Итоги года подводим с директором лондонского аналитического центра Central Asia Due Diligence (CADD) Алишером Ильхамовым.
– Изменились ли с началом вторжения России в Украину отношения Москвы со странами Центральной Азии ? Продвижение в различных направлениях заметно.
– Да, отношения изменились, но пока нельзя сказать о неких кардинальных изменениях. Есть определенные подвижки в разные стороны.
В целом можно наблюдать геополитическое и военно-стратегическое ослабление России, оперативные поражения один за другим на разных участках фронта показывают слабости российской армии. Эта война продемонстрировала технологическое отставание России от Запада, от стран НАТО. Это создает для Центральной Азии определенные шансы дистанцироваться от России и занять какую-то относительную большую суверенную позицию в своей внешней политике.
Россия под руководством Путина до настоящего времени взяла на вооружение такую доктрину, как восстановление прежних позиций Москвы, которая контролировала постсоветские страны, главным образом их внешнюю политику. Ее не особо интересует внутренняя политика, что делается внутри этих государств, и больше интересует, с кем дружат наши страны, особенно в военно-стратегической сфере. И в этом плане сейчас появилось больше шансов, мы видим сейчас оживление каких-то контактов с другими игроками – региональными и мировыми, попытки выстроить альтернативные транспортные и логистические маршруты.
Но когда речь заходит о подвижках в сторону политического суверенитета, особого прогресса не наблюдается. Этот суверенитет предполагает способность наших стран противостоять потенциальной угрозе, а такая угроза исходит в первую очередь от самой России, учитывая, что происходит сейчас в Украине, что было в Молдове и Грузии.
Недавно был подписан договор между Казахстаном и Узбекистаном. Но не понятно, сохранился ли пункт о взаимной помощи в случае нападения третьих стран. Именно этот пункт вызвал негативную реакцию в Москве. Путин предложил тройственный союз, таким образом пытаясь разрушить эти планы. Пока не известно, когда опубликуют этот договор. Если этот пункт не убран, это может быть первым шагом в сторону достижения коллективной обороны и безопасности в регионе, что в свою очередь может служить гарантом суверенитета наших государств и суверенной интеграции в регионе.
– То есть, по-вашему, налицо попытки вести суверенную политику?
– Да, какие-то попытки есть. Мы видим это на примере соблюдения санкций Запада. Буквально на днях представитель МИД Российской Федерации очень резко отреагировал, даже посылал угрозы в адрес центральноазиатских стран, говоря, что для России неприемлем тот факт, что страны региона пытаются следовать санкционному режиму на российскую продукцию, на поставки технологий в РФ.
За несколько дней до этого вопрос поднимался на саммите в Бишкеке, где президент Казахстана Токаев заявил, что против санкций, но и не может их не соблюдать. Он занял такую двойственную позицию. Россия знала, что страны региона пытаются соблюдать, но не вполне следуют этому санкционному режиму. Со стороны России предпринимаются усилия использовать Центральную Азию как транзитную зону, которая позволит как бы обойти эти санкции. В какой-то степени это удается. Но страны Центральной Азии в свою очередь испытывают давление со стороны США и других западных стран, которые призывают их соблюдать режим. Уже первые санкции в отношении одной узбекистанской компании были применены. Поэтому сейчас страны Центральной Азии находятся в таком положении, что должны выбирать. А со стороны России идут угрозы с экономической стороны, где есть еще рычаги давления.
– А какие рычаги давления есть? В нашей беседе в начале войны вы говорили о мигрантах и экономических связях...
– В отношении разных стран рычаги несколько различаются. Например, Казахстан не сильно зависит из-за трудовых мигрантов в России, но зависит от поставок своей нефти по трубопроводу, который проходит по территории Российской Федерации через Новороссийск. И был уже прецедент: когда Токаев заявил о непризнании «ДНР» и «ЛНР», Россия не замедлила принять какие-то меры по блокированию этого трубопровода. Это, конечно, было под каким-то техническим предлогом. Вот такой рычаг есть в отношении Казахстана. Пока что мы еще не говорим об опасности разыгрывания сепаратистской карты на северных территориях Казахстана, такие угрозы тоже звучали.
– Говоря о Токаеве – то он критикует Россию, то буквально на днях заявил, что следующий год в Казахстане объявлен годом русского языка. Как понять такую двойственную политику?
– Это наблюдалось и в политике Ислама Каримова в Узбекистане. Хотя он больше всех, наверное, в Центральной Азии пытался дистанцироваться от Москвы. Он тоже пытался как-то задабривать Кремль, делать какие-то реверансы. То же самое наблюдаем в случае с Токаевым. Видимо после случая с блокированием трубопровода и после серии угроз, которые носят территориальной характер, он тоже взял на вооружение двойственный подход – с одной стороны пытаться выразить лояльность Москве, с другой – следовать санкционному режиму, чтобы не вступать в конфликт со странами Запада. Он пытается балансировать между двумя полюсами, поскольку мы знаем, что западные инвесторы имеют очень большой вес в экономике Казахстана. Никто не хочет терять это ради России.
– В 2022 году количество встреч на высоком уровне достигло рекордного уровня. Владимир Путин за один год посетил все пять республик Центральной Азии. Токаев был в России 5-6 раз. Насколько эти встречи плодотворные и для кого они плодотворны в первую очередь?
– России, которая сейчас находится в растущей международной изоляции, важно не утерять контроль над так называемой буферной зоной – ближайшими союзниками, которых она еще способна контролировать. Поэтому эти усилия понятны. Для России очень важно показать, что она не одинока, что у нее есть свой лагерь, возможность обойти санкции.
Также важно не забывать, что Центральная Азия находится между Российской Федерацией и Китаем. Идет сложная игра: с одной стороны Россия действует в команде с Китаем и Центральной Азией, а с другой – демонстрирует нежелание уступить Китаю лидерские позиции в регионе.
– Можно сказать, что Россия начинает ценить страны Центральной Азии?
– Да. Вынужденно. Мы можем наблюдать активизацию экономического сотрудничества. Например, с Узбекистаном резко увеличился товарооборот. Но это во многом связано с тем, что образуются пустоты на российском рынке, и Россия привлекает другие страны, снимает барьеры, которые раньше существовали. Но я думаю, что это делается не только для того, чтобы закрыть пробелы - в большей степени рассчитывать на территории центральноазиатских стран как на транзитную зону для обхода санкций.
Мы видим увеличение количества совместных предприятий, каких-то проектов в электронике, машиностроении. Хотя Узбекистан не является серьезным поставщиком каких-то технологий. Но путем создания каких-то структур под юрисдикцией Узбекистана и других стран Центральной Азии появляются вот такие шансы. Как докладывают сами россияне, за прошедший год они сумели импортировать (в виде параллельного импорта) продукции на 20 млрд долларов. Они говорят, что якобы смогли импортировать какую-то продукцию высоких технологий, станки - то, что подпало под санкции. Их тактика – покупать у тех, кто в свое в свое время уже купил у продавцов. То есть перекупают. Насколько это успешно происходит с точки зрения номенклатуры, смогли они полностью удовлетворить свои потребности – пока еще не известно, они просто называют общие цифры. Видимо, Центральная Азия играет определенную роль в обеспечении этого параллельного импорта.
– А Центральная Азия что-то выигрывает от этого? Например, вы сказали о росте товарооборота.
– Естественно, что для Узбекистана и других стран открылись какие-то возможности для экспорта своей продукции на рынок Российской Федерации. Но в то же время, например, президент Кыргызстана Садыр Жапаров дважды жаловался на то, что до сих пор существуют барьеры на пути продукции Кыргызстана на российский рынок. О чем это говорит? О том, что есть с одной стороны бестарифный режим для торговли между странами ЕАЭС, но с другой – создаются какие-то другие барьеры, например, санитарные, которые препятствуют импорту продукции из стран ЕАЭС. И есть серьезные основания полагать, что это делается с политическими целями. Действуют путем кнута и пряника. Например, чтобы надавить на Кыргызстан, не дать ему возможности участвовать в этой интеграции в рамках Центральноазиатского региона или слишком интегрироваться в своих экономических связях с Китаем.
– Мы сейчас говорим о государственной политике, о политической элите. А есть ли данные насчет общественного мнения в отношении к России, к россиянам на фоне войны?
– Судя по информации из Кыргызстана и Узбекистана, там достаточно большое число людей относится лояльно к Российской Федерации и занимает пророссийскую позицию. Причем не только среди русскоязычного населения. Но это во многом связано, я думаю, с двумя факторами. Во-первых, на информационном рынке наших стран есть каналы, программы которых откровенно носят пропагандистский характер. Россия преуспела в области пропаганды.
Во-вторых, есть зависимость от доходов мигрантов. Все-таки еще сохраняется разный уровень жизни между странами Центральной Азии и Россией. Многие мечтают получить гражданство РФ. Статистика получения гражданства России гражданами Узбекистана и Таджикистан возросла за последний год.
По поводу лояльности и пропаганды, думаю, что чем более высок уровень образования наших граждан, тем меньше они поддаются пропаганде и тем более критически они относятся к войне в Украине.
– Как вы оцениваете отношение Запада к Центральной Азии, сотрудничество с этим регионом?
– В последнее время активизировалась деятельность в этом направлении. И со стороны Евросоюза звучат сигналы. Приезжал в регион Жозеп Боррель, предлагал помощь в выстраивании альтернативных маршрутов на европейский рынок. Со стороны Соединенных Штатов тоже в последнее время наблюдались такие визиты и сигналы по оказанию помощи в плане сохранения суверенитета.
После того как Россия в феврале вторглась в Украину, все внимание было приковано к западной части Евразии, то есть к Европе. Было не до Центральной Азии. Но сейчас постепенно, когда ситуация на фронте стабилизировалась, они могут больше распределить свое внимание и ресурсы, уделить больше внимания странам Центральной Азии. И мы это наблюдаем. Но все будет пропорционально приоритетам. Приоритеты пока еще сосредоточены на Украине, на Европе и на том, что происходит вокруг войны.
– Как долго страны Центральной Азии могут усидеть на двух стульях? Как изменится ситуация с окончанием войны? Есть ли анализ, какой ситуация будет для Центральной Азии, если Россия проиграет?
– На эту тему, видимо, уже идут размышления, но каких-то публичных дискуссий пока нет. По крайней мере мы не слышали этого из уст лидеров или членов правящих элит. Но эти темы занимают умы в правительстве и вокруг. Конечно, нужно сейчас принимать какие-то меры, готовиться. Сейчас идут разные прогнозы, что может произойти, если Россия потерпит полное поражение, в том числе прогноз распада. Пока трудно говорить, что произойдет.
Может произойдет просто смена режима, каких-то элит и конкретных лиц. Другой сценарий – произойдет распад. В обоих случаях страны Центральной Азии должны быть готовы и иметь определенную стратегию – «план А», «план Б». Пока я не слышал, чтобы проделывалась такая аналитическая работа.
